Книга Под покровом ночи [litres] - Элизабет Гаскелл

сердечным приветствием нельзя было разглядеть никакого смущения, даже если он что-то подобное испытывал. А Элеонора, вопреки своим намерениям тотчас перейти к делу, внезапно потеряла дар речи.

– Дурак Генри сказал мне «Дженкинс»! Простите меня. Надо же было додуматься усадить вас в холле! Пойдемте в столовую, позавтракаете с нами, леди Корбет будет рада.

С каждой секундой в нем нарастало чувство неловкости от встречи с той, на которой он когда-то хотел жениться, и от необходимости представить ее другой, на которой он в итоге женился, и потому говорил он в несвойственной ему торопливой манере. Услышав ответ Элеоноры, судья с облегчением перевел дух. И сама ее мягкая, мелодичная речь пролилась на него целительным бальзамом:

– Благодарю вас, но я вынуждена отклонить ваше приглашение. Я пришла по важному делу, иначе никогда не осмелилась бы явиться к вам в такой неурочный час. Дело касается участи несчастного Диксона.

– А! Так я и думал!

Судья указал ей на кресло и сам тоже сел. Он старался настроить себя на деловой лад, но, несмотря на завидную силу характера и умение собрать волю в кулак, ее голос пробуждал у него воспоминания о давних днях. Неужели внешне он изменился так же разительно, как она, подумалось ему. В первый миг узнавания он был ошеломлен этой переменой и теперь избегал встречаться с ней взглядом.

– Я знал, что вы примете это близко к сердцу. В Хеллингфорде мне сказали, что вы за границей – в Риме, кажется. Но вам не нужно понапрасну терзать себя: приговор наверняка будет смягчен, его заменят на ссылку или на что-то подобное. Не далее как вчера вечером я говорил об этом с министром – с учетом давности преступления и всей последующей добропорядочной жизни применять высшую меру не представляется разумным.

Пока он все это излагал, в голове у него роилось совсем иное: отчасти любопытство, отчасти сожаление с примесью раскаяния, а еще неуверенность, как пройдет встреча (раньше или позже она таки состоится!) Элеоноры с леди Корбет. Но посторонние мысли не помешали ему достаточно ясно описать настоящее положение дел, ничем не выдав своей раздвоенности. Выслушав его, Элеонора сказала:

– Я пришла сообщить вам то, что должна была бы сказать любому судье, окажись он на вашем месте, при условии, что он гарантирует сохранить все сказанное мной в строжайшей тайне: знайте же, что настоящий убийца – не Эйбрахам Диксон.

Судья метнул на нее острый взгляд:

– Иными словами, вы знаете, кто это?

– Да, – негромко, но твердо ответила она и посмотрела ему в лицо полными скорби глазами.

В голове у него что-то вспыхнуло, и он вмиг прозрел истину. Прикрыв лицо ладонью, судья минуту-другую ошарашенно молчал. Потом, не глядя на нее, сдавленно спросил:

– Так вот о каком бесчестье вы говорили мне тогда?

– Да, – подтвердила она.

Они оба словно окаменели, словно разучились говорить. Звенящую тишину нарушил громкий сердитый голос, донесшийся из-за двери в столовую:

– Отнесите кеджери[38] на кухню, пусть разогреют для судьи. Непонятно, почему некоторые идут со своими делами к нему домой, хотя для этого у него есть служебные часы, можно подумать, он мало времени проводит в палате!

Судья быстро встал и вышел в столовую, но, судя по долетавшим оттуда возгласам, утихомирить жену было не так-то легко.

Когда он вернулся, Элеонора сказала:

– Боюсь, мне не следовало приходить сюда.

– А, пустое! – досадливо отозвался он. – Вы правильно сделали. – Усевшись на прежнее место, он снова прикрыл лицо ладонью. – И Диксон все знал… Мне придется поставить вопрос ребром. Преступление совершил ваш отец? Это он убил Данстера?

– Да. Если считать происшедшее убийством. Но это был несчастный случай, папá просто вышел из себя… Невозможно представить, как Данстер действовал ему на нервы! – с жаром сказала Элеонора, но сама поняла, что все ее оправдания звучат нелепо, и горестно вздохнула.

– Откуда вам это известно?

Судья спрашивал ее словно по обязанности, и в его голосе можно было уловить сочувственные нотки. Хотя Элеонора заранее приготовила себя к тому, что услышит подобные вопросы и должна будет ответить на них, она говорила точно сомнамбула:

– Я зашла в комнату к отцу после того, как он ударил мистера Данстера. Тот лежал без признаков жизни, и мы испугались, что он умер… Он и вправду умер.

– Какова роль Диксона? Он не мог ничего не знать. Иначе откуда взялся ланцет с его именем?

– Отец сходил к Диксону, разбудил его, и Диксон пришел с ланцетом… чтобы пустить кровь, вероятно. Вам довольно того, что я сказала? Мысли путаются. Но я отвечу на любой вопрос, если невиновность Диксона еще не очевидна.

По ходу разговора судья все записывал на листке бумаги. Ее последние слова он оставил без внимания и какое-то время сидел совершенно неподвижно. Потом начал быстро что-то писать на чистом листе, то и дело сверяясь с предварительными записями. Минут через пять он вслух зачитал все факты, изложенные Элеонорой и облеченные им в стройную и юридически правильную форму. Попутно уточнив пару мелких деталей, он зачитал ей окончательный вариант ее заявления и попросил его подписать. Она взяла перо, но рука ее в нерешительности застыла над бумагой:

– Это не будет предано огласке?

– Нет, я позабочусь о том, чтобы никто, кроме министра внутренних дел, не прочел бумагу.

– Благодарю. Я не решилась бы сделать признание, если бы все не зашло слишком далеко.

– Таких, как Диксон, еще поискать, – вполголоса произнес судья, запечатывая конверт с ее заявлением.

– И не найдешь, – подтвердила Элеонора. – Я не знаю, кто еще способен на такую преданность.

Обоим одновременно пришло в голову, что в ее словах можно усмотреть намек на известный им пример недостаточной преданности. Они невольно переглянулись. После неловкой паузы первым нашелся судья:

– Элеонора!.. Надеюсь, мы друзья?

– Да. Друзья, – тихо и очень печально согласилась она.

Ему тоже отчего-то стало грустно, и, чтобы ничем не выдать своего чувства, не до конца понятного ему самому, он завел светский разговор:

– Где вы живете теперь?

– В Ист-Честере.

– Но вы бываете в Лондоне? Непременно дайте нам знать… когда надумаете приехать. Леди Корбет захочет посетить вас. Честно говоря, не понимаю, зачем откладывать. Я хоть сегодня привезу ее к вам. Что скажете?

– Спасибо. Я немедленно возвращаюсь в Хеллингфорд. То есть сразу, как только получу от вас помилование для Диксона.

Он чуть заметно улыбнулся ее наивности:

– Помилование направляется шерифу, который следит за исполнением приговора. Но, заверяю вас, оно будет направлено безотлагательно. Считайте, что шериф уже получил его.

– Покорно благодарю, – сказала Элеонора, вставая.

– Ну